В США по инерции вяло на СМИ-задворках тянется охота на русских ведьм… А мне хочется обратить внимание на иной Русский След в Америке. Новейшая гимнастика в США: вставать на «рукопожатные колени» перед чернокожими («и мне это, сударь, в наслаждение», как говорил про такую позу Мармеладов). И «моральные колени»: табу на любую критику расовых и секс-меньшинств.
Морально-этические табу необходимы в общественном сознании, как, скажем, система аксиом в математической теории. Смена этих табу — одна из главных причин (или следствий?) движения Истории. В разных странах — своя «табу-история», причем в Англии, затем в США она одна из самых развитых в Мире. Сами табу там бывали очень жесткие, вплоть до юридических — вспомним, скажем, «сухой закон» (тех, кто сегодня рискует делать неполиткорректные заявления, можно считать «вербальными бутлегерами»). Другой пример — «викторианская мораль», известная также как «викторианское ханжество». На рубеже XIX-XX веков Англия тоже выступала Мировым Моральным Лидером (хотя в меньшей мере, чем США на рубеже ХХ-XXI), и «викторианская этика», прежде всего в вопросах секса, была довольно широко принята в европейском среднем классе. Психоанализ начался с вскрытия неврозов, вызванных этой этикой. Интересно, будет ли сделан анализ политкорректного двоемыслия и связанных с ним неврозов?
Своя жесткая система социальных табу была и в России XIX — начала ХХ века. Она была похожа на современную американскую — я эту аналогию и назвал «русский след».
Рабство в США отменили в 1862-1865 гг., крепостное право в России — в 1861-м. В США было много аболиционистов — противников рабства (Джон Браун даже поднял восстание, чтобы «смыть кровью преступления этой греховной страны»). Сама отмена рабства была достигнута ценой гражданской войны белых против белых (негры не принимали в ней заметного участия). В России все прошло по царскому указу — абсолютно мирно, при полном одобрении подавляющего большинства общества, включая помещиков.
А вот дальше начались различия. После освобождения негров страсти о них стихли. Идея равных гражданских прав, борьба с сегрегацией стала массовой и модной через добрых 90 лет, в 1950-х. В конце XIX — первой половине ХХ века негритянская тема не была особенно важной в культуре и идеологии США.
В России перед и особенно после падения крепостного права была массовая крестьянофилия, похожая на современную политкорректность.
Рабство в США отменили в 1862-1865 гг., крепостное право в России — в 1861-м
В образованном обществе крестьяне, «глубинный народ», «меньшой брат», «серые зипуны» превратились в Священных Коров. Русская литература и критика (литературная и политическая критика в условиях цензуры были почти неразделимы) могла ругать всех — дворян, купцов, чиновников (не могла не ругать!), осторожно — церковь, «намеками» — правительство и даже Самого Царя (в основном из эмиграции). Неприкасаемыми были только крестьяне — носители Высшей Правды, Духовности, Нравственности. Такие во многом полярные мыслители, как Толстой и Достоевский, были в этом едины. Больше того — к молчаливым крестьянам, как к последней Истине и Опоре, апеллировали и революционеры, и монархия!
Причины различий понятны. Рабов в США перед освобождением было 4 млн из 31 млн населения, крепостных в России — 23 млн из 80 млн населения (а в «самой России» без окраин — из 65 млн). Еще важнее, что негры были отделены расовым рвом от американского общества, а крепостные в России были миллионами нитей связаны с «обществом», т.е. с теми, кто задавал сам себе дискурс, а стране — «проекты». Крестьян справедливо называли — Народ. Разночинная интеллигенция недавно вышла из народа. Они вырвались из деревни (отсюда — комплекс вины перед Народом), но считали, что им тесно-душно в сословном государстве. Однако бороться с монархией прямо за СВОИ корпоративно-классовые интересы — такой грубый эгоизм рушит моральную самооценку. То ли дело Высокие отношения, «не корысти ради — а токмо волею пославшей мя жены», т.е. «во имя Народа».
Но к Народу апеллировала и Монархия! Простое, безусловное ощущение СВОЕЙ легитимности размывалось (как-никак ХХ век на носу, «везде в Европах» монархия ограничена конституциями). И монархисты по той же логике, «не корысти ради», старались «наяву видеть» в Царской власти защитника и охранителя Народа, от Бесов, тех самых разночинцев-нигилистов.
В России перед и особенно после падения крепостного права была массовая крестьянофилия, похожая на современную политкорректность
Так шумно спорили друг с другом — от имени и во имя Великого Немого Народа — «народовольцы» сверху и снизу, справа и слева. Лишь отдельные диссиденты позволяли себе говорить, что крестьяне всякие бывают, а в целом крестьянство — не больший и не меньший носитель Света и Истины, чем дворянство или купечество. Бунину такое прощали, но писатель чином поменьше за такую ересь был бы сожжен на костре — как сегодня профессор Гарварда за невосторженный образ мысли в отношении негров.
И даже после 1905 г., когда «разбуженный Народ» показал, на что способен — жечь имения, «грабить награбленное» и идти за террористами (эсеры), — дискурс не дрогнул. Сборник «Вехи», где было сказано, что интеллигенция должна благодарить Власть, которая своими нагайками и штыками защищает ее от народа, был, естественно, проклят интеллигенцией. А Царь продолжал верить «в свой Добрый Народ» (скажем, в лице Распутина), считать, что Народ — за Монархию и Славянский Мир, в том числе готов воевать «за сербов, за Веру» против германцев… Ну, а для социал-демократов «избранным» стал Рабочий Класс.
Раз у интеллигенции есть Мессианский комплекс — то нужен «спасаемый ею» и Избранный Народ.
