Через два дня исполнится 90 лет со дня рождения Бориса Вахтина. В культурном пейзаже российского двадцатого столетия Борис Вахтин — фигура столь же значительная, сколь и недооцененная, незаслуженно забытая. Прозаик, драматург, востоковед. Филолог и философ. По качеству прозы и литературной судьбе — прямой наследник Зощенко и Платонова. Широкой публике, однако, его имя встречалось (и едва ли запомнилось) только в титрах телефильма «На всю оставшуюся жизнь», где Вахтин был соавтором сценария по повести своей матери Веры Пановой, и на афише московского театрального шедевра по его собственной повести «Одна абсолютно счастливая деревня». И то и другое поставил Петр Фоменко. Собственно, он и напомнил о Вахтине.
Борис Вахтин родился в Ростове-на-Дону, где его отец, тоже Борис, работал собственным корреспондентом «Комсомольской правды». В 1935 году Бориса-старшего арестовали как троцкиста и в 1938-м расстреляли. Панова, опасаясь преследований, перебралась с детьми из Ростова-на-Дону в с. Шишаки Полтавской области. Позже, уже во время войны, ей удастся переправить детей в Пермь.
В 1947 году Борис-младший переезжает к матери в Ленинград. В 1949-м поступает на китайское отделение восточного факультета ЛГУ. Затем работает в Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР. Заканчивает университет и поступает в аспирантуру. Учится у академиков В. М. Алексеева и Н. И. Конрада. Будучи аспирантом, вместе с этнографом Р. Ф. Итсом составляет для серии «Литературные памятники» книгу «Эпические сказания народов Южного Китая». В 1959 году защищает кандидатскую, часть которой потом включает в свою монографию «Страна Хань. Очерки о культуре древнего Китая». В 1959 году выходят его переводы «Юэфу. Из древних китайских песен».
В середине 50-х сын врага народа Вахтина и трижды лауреата Сталинских премий Пановой начинает писать прозу. «Он вошел в литературу конца 1950-х — начала 1960-х годов свободной, раскованной походкой, без оглядки на официоз и на моду, — отмечает петербургский критик Марк Амусин. — Главное его произведение того времени — «Три повести с тремя эпилогами» — можно рассматривать как своеобразную декларацию независимости. Независимости не только от норм кондового и господствовавшего социалистического реализма, но и от канонов русской классической литературы, на которые в ту пору ориентировалось большинство честных и взыскательных авторов».
В культурном пейзаже российского двадцатого столетия Борис Вахтин — фигура столь же значительная, сколь и недооцененная
В 1964 году вместе с Владимиром Марамзиным, Игорем Ефимовым и Владимиром Губиным Вахтин создал литературную группу «Горожане». Позже в нее вошел Сергей Довлатов. «Горожане» манифестировали обновление русского языка и надеялись на официальное признание. Довлатов, знавший Вахтина по «Горожанам», в своей книге «Ремесло» эскизно набросал его портрет: «Мужественный, энергичный — Борис чрезвычайно к себе располагал. Излишняя театральность его манер порою вызывала насмешки. Однако же — насмешки тайные. Смеяться открыто не решались. <…> Мне известно, что Вахтин совершил немало добрых поступков элементарного житейского толка. <…> К нему шли жертвы всяческих беззаконий. Еще мне импонировала в нем черточка ленивого барства. Его неизменная готовность раскошелиться. То есть буквально — заплатить за всех…».
В 1964 году Вахтин выступил на суде в поддержку Иосифа Бродского. В 1966-м во время суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем вел записи, позже вошедшие в «Хронику текущих событий». В 1974 году привлекался свидетелем по делу Владимира Марамзина и Михаила Хейфеца (они преследовались за составление для самиздата машинописного собрания сочинений Бродского в 5 томах). Свою добровольную вовлеченность в чужие заботы и несчастья Вахтин объяснил в опубликованном после его смерти эссе «Письма самому себе» (написано в 1967 г.):
«Осенью началась травля поэта Бродского. Я мало знал его тогда. В компаниях он был нервен и неточен, речь опережала мысль, он производил впечатление человека капризного и ненадежного. Но незадолго до того, как его начали травить, мы встретились с ним с глазу на глаз, и он поразил меня. Точный и честный перед собой в каждом слове, с необыкновенно ясным умом и громадной одаренностью, он сохранил самого себя, не скрываясь ни за какой из личин, которые к тому времени я хорошо — до утомления и скуки — знал. Это было человеческое лицо среди масок. До сих пор я не люблю встречаться с ним в компаниях и ценю те немногие минуты, которые мы проводим вдвоем.
Невозможно было сохранить свое лето, и я вмешался в тот шабаш, который начался вокруг Бродского, играя в нем роль подсобного черта. Это привело к возникновению новых и унылых связей между мной и суетой. Я получил квалификацию «порядочного человека» и «прогрессивно-мыслящего» и неожиданно для себя стал вовлекаться во множество чужих забот, дел и несчастий. Отказаться от участия я уже не мог — это было бы столь же неэтично, как врачу — отказаться помочь больному».
В 1964 году Вахтин выступил на суде в поддержку Иосифа Бродского
С 1977 года рассказы и повести Вахтина печатались в эмигрантских журналах. А в 1979-м с повестью «Дубленка» он стал одним из авторов знаменитого неподцензурного альманаха «Метрополь». Умер в Ленинграде 12 ноября 1981 года, от второго инфаркта. Похоронен на кладбище в Комарово.
Был ли Вахтин диссидентом? Скорее нет, чем да. Нонконформист — более точное слово. Честный советский нонкомформист, которому обязанность кормить семью мешала оставить казенную службу, а человеческая порядочность не позволяла соучаствовать во лжи.
