Даже если мы не слышали о «Черной книге», собравшей документальные свидетельства о преступлениях нацистов, о гетто в европейских городах в середине ХХ века, о лагерях смерти, мы знаем о Нюрнбергском процессе, где главы этой книги как свидетель со стороны советского обвинения зачитывал бывший узник Виленского гетто. Даже если мы не слышали ничего о «Черной книге», которая всего год спустя после начала Нюрнбергского процесса была «положена на полку» в СССР, мы читали роман «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана. Да и «Черная книга», набор которой был рассыпан в 1947-м, вышла в полном уточненном виде в 2015 году. 70 лет спустя после победы над фашизмом. И 70 лет спустя после освобождения Красной Армией лагеря смерти Освенцим.
Советские войска вошли в Освенцим 27 января 1945 года. Эта дата с 2005 года решением ООН отмечается как Международный день памяти жертв Холокоста. Нынешний показ спектакля "Черная книга Эстер" в Центре им. В.Э. Мейерхольда (он был создан при участии Бюро художественного проектирования, Мастерской Брусникина и ЦИМ при поддержке Российского еврейского конгресса) приурочен к этой дате.
Но менее всего это "датский" спектакль. Соединив в причудливый, странный, мучительный узел древний праздник и современную трагедию, драматург Андрей Стадников и режиссер Женя Беркович не просто резко расширили диапазон времени и эмоций зрителей. Они предложили спроецировать память о трагедии ХХ века не на фон вечности — это был бы прямой путь к монументальному фризу, а значит — к акцентированию дистанции. Они, наоборот, ввели историю за руку в повседневность будней и семейных праздников, в пространство игр с детьми, в уютный мир свадебного обряда, бабушкиных сундуков и невесть откуда взявшихся простодушных ковриков, украшенных то львами на задних лапах, то серпом и молотом. Символы власти, не важно — древних персов или родного пролетариата, равно оказались орнаментом на домотканом коврике прошлого.
В этом орнаменте истории все рядом: песня Лебедева-Кумача, надрывный блатной романс "С одесского кичмана бежали два уркана…" и "Плюшевый мишутка" Егора Летова… Музыка в этом спектакле очень важна. Настолько, что жанр "Черной книги Эстер" Женя Беркович предпочитает называть "музыкальным перформансом". В этом перформансе силен абсурдистский привкус то ли дадаистских коллажей, то ли поэтических игр обэриутов. В "Черной книге Эстер" абсурд стал вроде мостика между шутовством балагана и высокой нотой поэзии Пауля Целана, между безыскусностью детской игры и документальным театром с чтением кусков из "Черной книги".
Стихи после Освенцима — варварство? Нет, документ сердца
В этом спектакле есть пространство сценическое, но нет сцены. Точнее, она открыта зрителям со всех четырех сторон. Тут актеры начинают диалог со зрителями до спектакля. Вот кудрявый герой в валенках и в красном многоугольном колпаке, присев у порога условного шалаша, приглашает вас присоединиться. Посидеть "на завалинке". Перед нами "октябренок", он же "Ленин маленький", из детских стихов и школьных октябрятских "звездочек". А рядом бродит красноармеец в треугольной шапке. И девушка, чисто "кисейная барышня", в легком платьице, вертится тут же в фойе. Барышня окажется девчонкой-царицей Эстер. Парень в меховой шапке — ее дядей или кузеном.
Их дуэт, то комический, то трагический, — одна из "осей" спектакля. Девчонка-царица, то вечно спящая, то взбалмошная, то видящая страшные сны, то ругающаяся с "братцем", по-девчачьи хитрая и не по-детски отважная, эта "кисейная барышня" в исполнении Эвы Мильграм сплавляет в целое мозаику действия. Царь Артаксеркс ведет партию безвольного, капризного, старого царя, послушной игрушки в руках Амана. Он не против поиска "внутренних врагов" (не отказывать же советнику из-за такого пустяка!), но, кажется, не замечает, что советник готов придумывать врагов, чтобы не остаться не у дел.
Условность игры, как в театре Брехта или в народной драме, не скрывается, а акцентируется. Актеры выходят в начале спектакля с "картонками" с именами персонажей Пуримшпиля, но в какой-то момент начинают рассказывать-выпевать истории узников лагерей смерти. Условность помогает пережить накрывающий ужас подробностей историй выживших в лагерях и гетто.
"Черная книга Эстер" разыгрывается в пространстве дроби барабана, музыки трещоток и… "Фуги смерти" Пауля Целана. Строки стихотворения Целана в переводе Ольги Седаковой в спектакле звучат как еще одно свидетельство Катастрофы. Стихи после Освенцима — варварство? Нет, документ сердца.
