В минувшую пятницу на спектакле «Жизнь прекрасна!» в Московском театре мюзикла в первом ряду сидели молодые люди лет восемнадцати, достаточно скептически поглядывающие по сторонам. Заметил их сразу, как только вышел на сцену. То ли юноши пригласили своих девушек в театр, то ли наоборот, но в любом случае они стали для меня своего рода фокус-группой, от которой во многом зависела судьба не только этого конкретного спектакля. Театральные люди верят в приметы. "Если уйдут в антракте, значит, правы те, кто считает, что молодежи не интересны ни мы сами, ни любимые нами песни, ни рассказы о старой эстраде и забытых фильмах, которые дороги людям моего поколения, если нет — то у нас есть шанс до них достучаться и завоевать нового зрителя!" При том, что молодежь давно протоптала тропинку в наш театр, всякий раз, когда вижу ее в зале, задаю себе один и тот же вопрос.
Профессиональный социолог посмеется над подобной любительщиной. Но у нас, что называется, собственная гордость. Никогда не забуду тот день, когда, выйдя на сцену в спектакле "Жизнь прекрасна!", впервые обнаружил, что в зале много молодежи, никак не меньше трети публики. Честно говоря, испугался — если зрителям, которые сегодня находятся в зоне риска, не надо объяснять, кто такие Клавдия Ивановна Шульженко или Леонид Осипович Утесов, то молодые не всегда точно представляют себе, кем были на самом деле Ленин или Ворошилов. Не говоря уже о Лолите Торрес или Дмитрии Покрассе. Их не стоит за это винить и жаловаться на изъяны современного образования, и без того перегруженного не всегда необходимыми знаниями. От каждой эпохи в памяти потомков, что называется, на слуху, остается едва ли больше сотни фамилий. В конце концов никто не винит нас, проживших более семи десятков лет, в том, что мы не являемся фанатами Билли Айлиш и не готовы распевать песни Ольги Бузовой.
Во время пандемии, когда уже открыли театры, но еще не разблокировали проездные людям старше 65 лет, у нас заметно изменилась аудитория. Примерно ползала — те, кому меньше 35. Но невозможно вести диалог только с ними — это сразу почувствуют те, кто родился в СССР в пору развитого социализма или того раньше. Почувствуют — и неизбежно возникнет отчуждение со сценой. Никто не хочет казаться лишним на общем празднике жизни.
Поэтому нужно искать слова, которые бы объединили зал. А искать их очень трудно, важно не заискивать ни перед молодыми, ни перед людьми, переживающими третий возраст зрелости (это определение мне нравится куда больше, чем "возраст дожития", как часто пишут сегодня в банковских документах). И, честно говоря, найти эти окончательно точные слова довольно сложно — от конферансье, ведущего спектакль (а у меня именно такая роль), всегда ждут чего-то злободневного. Тем более когда жизнь, выражаясь словом М.С. Горбачева, "подбрасывает".
От каждой эпохи в памяти потомков остается едва ли больше сотни фамилий
То ли в театре было теплее, чем на улице, и дешевле, чем в кафе, то ли нам удалось установить контакт с новой аудиторией, но моя фокус-группа осталась на второй акт. И когда пытаюсь понять, что находят совсем молодые люди в нашем музыкальном спектакле "Жизнь прекрасна!", когда приходится объяснять, что такое Первая конная армия и кто такой Семен Михайлович Буденный, то прихожу к простому выводу: искренность. Ни совершенство исполнения, ни профессионализм вокалистов и солистов балета, ни новая информация.
А та эмоциональная открытость артистов, которая равно важна для зрителей всех возрастов. При всем моем уважении к классикам не уверен, что К.С. Станиславский был прав, когда утверждал, что для детей нужно играть так же, как и для взрослых, только гораздо лучше, тоньше, культурнее и совершеннее. Этого требует любая публика. Но дети более чутки к неправде, чем взрослые. В том числе и потому, что не знают правил игры. Острота переживания оказывается важнее смыслов. Точнее, она и формирует смысл. И именно искренность театрального высказывания объединяет зрительный зал сильнее, чем самое высокое профессиональное мастерство. Когда-то Зигмунд Фрейд написал, что "из всех зол неискренность самое опасное". С этим можно поспорить — ХХ и ХХI столетие ужаснули самыми разнообразными обличьями зла. Но от этого неискренность точно не стала мерилом добродетели.
Сегодня много говорят о различиях между поколениями, доходя до крайностей, уверяя, что движение времени воздвигает между ними непреодолимые препятствия. Было бы странно, если бы не было различий. Но сходства — не меньше. Мы только не всегда понимаем, как пробиться к открытому диалогу с молодыми людьми, для которых "Тик Ток" заменил радиопередачу моего детства "Пионерская зорька". Довольно глупо навязывать им формы организации внешкольной и внеинститутской жизни, до оскомины напоминающие времена, когда главными героями детства были Павлик Морозов и Сережа Щербачев из "Судьбы барабанщика" Аркадия Гайдара. Замечу, что в советское время наиболее пытливые педагоги, публицисты, литераторы, деятели театра и кино искали, как сказали бы сегодня, инновационные подходы к подрастающим поколениям, нередко при поддержке умных людей из партийных и государственных инстанций.
С молодыми надо разговаривать честно, открыто, не боясь неприятных вопросов
Без них в 1955 году не появился бы журнал "Юность", а в 1962-м радиостанция с таким же названием, не было бы "Алого паруса" в "Комсомольской правде" и "12-го этажа" на Центральном телевидении… И все это во времена совсем не "диетические", как многим кажется сегодня. С молодыми надо разговаривать честно и открыто, не боясь неприятных вопросов, которые дети всегда задают своим родителям. В конце концов это мы, взрослые, построили мир, в который вступают наши дочери, сыновья, внуки, — они острее переживают его несовершенство. Если мы не хотим, чтобы наши дети стали заложниками политических игр, мы должны быть с ними честны. Как писал М.М. Пришвин, "первое условие для сближения — искренность".
